Айзек Азимов - Дуновение смерти [Сборник]
Брейд с трудом откашлялся.
— Тогда я вызвал нашего химика, — продолжал Доэни. — Знаете, проф, у нас в полиции тоже есть химики. Он все осмотрел и решил, что, похоже, вы брали пробу на цианид. Он захватил к нам в лабораторию одну из ваших баночек и сказал, что в ней ацетат. Так вот, теперь скажите, профессор, что вы делали в лаборатории?
Выхода не было. Спокойно, ровным голосом Брейд рассказал Доэни, чем он занимался в четверг, рассказал про колбу с цианидом, про ее близнецов — колбы с ацетатом — и про метод работы Ральфа.
— И все это вы от нас скрыли? — спросил Доэни.
— К сожалению.
— Побоялись впутываться в дело об убийстве?
— Если вы имеете в виду, что я боялся оказаться заподозренным в убийстве, — да, боялся.
— Ну так вы себе только напортили. Теперь ваше поведение покажется еще подозрительнее.
— Почему? — с горячностью спросил Брейд. — Ведь будь я убийцей, мне не к чему было бы проверять колбы. Я бы и так все знал.
— Но если вы не убийца, зачем вам понадобилось скрытничать? Вот что насторожит присяжных. Понимаете, раз вы с самого начала что-то утаили, они и насчет того, зачем вы оставались в лаборатории, начнут сомневаться. Может, вы говорите правду, а может и нет.
— Могу поклясться.
— Приберегите свои клятвы для присяжных, если дело дойдет до суда. — Он снова стряхнул пепел и сказал: — Вся штука в том, что вы-то сразу заподозрили здесь убийство.
— Убийство или самоубийство.
— Самоубийство?
— Вы же сами говорили, что это возможно. Во всяком случае, до меня дошли слухи, что вы расспрашивали на факультете, какое у Ральфа было настроение перед тем, как случилось несчастье.
— Интересно, кто это вам сказал?
— Какая разница?
— Да никакой. Просто хотел узнать, не скажете ли, кто. Конечно, я расспрашивал, всегда предполагаешь любую возможность. Но самому мне в это не верится. Самоубийцы обычно оставляют записку.
— Ну, закона такого нет.
— Факт, но обычно пишут. Понимаете, ведь самоубийце, как правило, жаль себя. Он рассуждает так — вот он умрет и отравит настроение всем, кто ему при жизни досаждал. Те начнут думать, как бы они теперь себя вели, останься он жив. Такие мысли вроде как бы поддерживают в нем запал, пока он готовится отправиться на тот свет. Ему, понимаете, приятно, что он всем насолит. И между прочим, самоубийца всегда оставляет записку именно тем, кому будет поганее всего — жене или матери. Если же самоубийца не оставляет записки, значит он уверен, что все, кто нужно, пострадают и без его указаний. Но самоубийцы редко пускают дело на самотек. Лично я ни разу не сталкивался с самоубийством без записки или каких-нибудь других следов. Что же касается вашего парнишки, так тут не только нет записки, но если он и впрямь покончил собой, то, видать, немало приложил сил, чтобы его самоубийство выглядело как несчастный случай. Вы согласны, проф?
Брейд охотно согласился:
— Конечно.
— Некоторые самоубийцы так делают. Например, ради страховки. Но ведь парень не был застрахован. Или ради семьи, чтоб на нее не пало пятно из-за религиозных соображений. Но ведь у вашего ученика одна мать, и ни он, ни она с церковью не слишком считались. Я по всякому пытался это объяснить — ничего не выходит. Никакого расчета ему не было представлять самоубийство несчастным случаем. А постараться, чтобы убийство казалось несчастным случаем, у кого-то был прямой расчет. Вот кто-то и подменил ему колбу.
— Но кто? — спросил Брейд.
— Откуда я знаю? — ответил Доэни. — Может и вы.
— Но у меня не было для этого никакого повода. — Мозг Брейда работал как под наркозом, он мог рассуждать об убийстве, не испытывая никакого волнения.
— Как сказать, возможно и был. Пока я тут болтался, я кое-что разузнал. Во-первых, говорят, вы здесь на факультете не слишком прочно держитесь. Во-вторых, этот парнишка, Ральф, не слишком с вами ладил. А если ваш собственный ученик распускает слух, что вы не ахти какой руководитель, когда ваше положение и без того неустойчиво, вот вам и повод. Почему бы не позаботиться, чтобы он утихомирился, и притом навсегда.
Брейд слушал его с отвращением. Эти доводы были так нелепы, что даже оспаривать их не стоило.
— Все это так, мистер Доэни, — сказал он, — но сейчас я сделал одно открытие, после которого логичнее всего предположить, что Ральф покончил с собой, причем у него были все основания выдать самоубийство за несчастный случай.
— Вот как? Ну расскажите. — Казалось, на Доэни его слова не произвели впечатления.
— Непременно. — Брейд с грустью посмотрел на тетради Ральфа. — Ральф Нейфилд работал над одной идеей и пытался доказать ее своими опытами. Если б он сумел подтвердить свою теорию, он приобрел бы известность в науке и, вероятно, получил бы хорошее назначение. Если б его теория не подтвердилась, вряд ли он добился бы степени. Понимаете?
— Факт.
— Так вот. Сегодня утром я просматривал записи его и вскоре обнаружил, что опыты ему не удавались. Он все больше нервничал, пока не предпринял некоторые шаги, чтобы его теория подтвердилась наверняка. Он начал фальсифицировать данные. Он специально подтасовывал данные, чтобы они соответствовали его предположениям.
— Вроде как банковские чиновники подчищают банковский счет, когда мухлюют?
— Именно. В точности так же.
Доэни погрузился в размышления. Потом он спросил:
— Вы присягнете в суде, что это правда?
— Думаю, что да. Но вы понимаете, о чем я говорю? До самого конца он упорно работал над опытами, как будто что-то заставляло его прикидываться перед самим собой честным исследователем. На самом деле он давно уже им не был. То, что он сделал, чудовищно. И в конце концов он не вынес позора, отравился.
— Но зачем ему понадобилось делать вид, будто это несчастный случай?
— Если б это было явное самоубийство, все стали бы допытываться, чем оно вызвано, стали бы просматривать его записи и обнаружили бы его преступление. Если же смерть его казалась бы несчастным случаем, никому не пришло бы в голову искать причину, и память о нем могла остаться незапятнанной.
— Он мог уничтожить свои записи.
— У меня хранятся копии.
— А не мог он бояться, что вы решите продолжать его работу и обнаружите подлог?
— Пожалуй, нет, — тихо сказал Брейд. — Он мало верил в то, что мне под силу такие исследования. Наверно, он считал, что после его гибели я махну рукой на эти опыты. Вы понимаете мою мысль? Согласитесь, что теперь самоубийство представляется логичным?
Доэни с ожесточением поскреб подбородок:
